— Только я быстро кончаю, — сказал он, когда я смазал ему анус и приготовился войти.
Его член, не слишком большой, но ровный и твёрдый, вытянулся вдоль живота, чуть-чуть не доставая до пупка. У него было довольно стройное загорелое тело, хотя он чуть ли не с порога заявил, что спортом не занимается и не будет, потому что это пустая трата времени.
— Хочешь быстро — могу побыстрее, — ответил я, утыкаясь головкой в его промежность.
Действовал я наощупь. Он плотно задёрнул шторы, потому что, видите ли, стесняется. Но и в этом тоже что-то было. Люблю, когда член сам находит «нору» и пробивает себе дорогу.
— Давно у тебя не было секса?
— Щас скажу… — он задумался и наморщил лоб. — Почти три месяца уже.
Я чуть не присвистнул.
— Как так?
— Ну, а если не с кем? — почти обиженно сказал он…
Кончили мы действительно быстро. Попка у него малость отвыкла от посторонних предметов, и я углубился в неё не до самого конца, как обычно люблю, чтобы ягодицы партнёра упирались мне в живот. Сперма у него была жидкая, и вытекло её довольно много.
— И не дрочишь, что ли?
— Дрочу. Но не часто.
Ума не приложу, как можно не кончать хотя бы раз в день…
Мы легли рядом, под тонкое одеяло. И если бы не наши согревающие друг друга тела, было бы холодно. Начало мая выдалось промозглым, и во дворах вовсю распустилась черёмуха, отражаясь в лужах пышным белым цветением. Я провёл рукой по его крепкой волосатой ноге, поднялся выше, коснулся опавшего члена, добрался до груди. Волос там было прилично — гораздо больше, чем у меня. У меня вообще какая-то юношеская грудь, поэтому мне все дают лет на пять меньше.
— А парень у тебя есть? — спросил я, чтобы поддержать разговор.
Нужно же как-то выбираться из этого положения — переступать через лежащий на полу презерватив, надевать трусы, джинсы, носки…
— Был, расстались недавно. Я с этим козлом больше не общаюсь.
— Что, тяжело расстались?
В ответ он поднёс к моему лицу телефон с треснувшим экраном, с которого на меня смотрел короткостриженый брюнет с лёгкой синевой на щеках.
— Кавказец, что ли?
— Ну да. Слабость у меня к ним. Такие они красивые, сволочи!
— Да, у меня у самого бывали…
Мы замолчали. Там, за шторой, отгораживающей нас от мира, забарабанил дождь. В голове у меня крутилась мысль о том, что всё меньше остаётся времени до прихода жены и что пора бы уже хотя бы глазами найти трусы, которые я, как обычно, стянул с себя в порыве страсти и куда-то зашвырнул.
— Сука, три года прожили с ним, и зимой он меня кинул. Сказал, что устал от моей избалованности и моего сложного характера, и ушёл к другому…
— Мне казалось, что у парней это как-то проще происходит, чем между парнем и девушкой.
— Ты что, у меня до сих пор сердце болит…
Я провёл по его щеке, по шее и затылку. Он лежал, как большая античная статуя — расслабленный и молчаливый.
— А я плохо себе представляю, что когда-нибудь мог бы полюбить парня. Я люблю жену, а вот трахаться мне больше нравится с парнями. Так и живу, блин. Не знаю, чем всё это закончится.
— Да ничем не закончится, — зевнул он. — Так и будешь бегать туда-сюда. От природы же не уйдёшь.
— А у тебя девушки были?
Поджав губы, он помотал головой.
— Что, даже не трахал?
— Нет, конечно. Они мне всегда были противны.
Мне почему-то сразу представилась сцена: малыш, окружённый мамками, няньками, бабушками, тётушками, сёстрами. И каждая от него что-то хочет, каждая учит, ругает, указывает, сюсюкает…
— Тебя, видно, кто-то из женщин когда-то обидел.
— Да бред это всё! Гомосексуализм заложен в человека природой. Зачем выдумывать какую-то хуйню и объяснять, что всё это из-за строгой матери, жестокой сестры или нераздалённой любви к однокласснице? Я родился геем, геем и помру.
Мы снова замолчали. На лестничной площадке хлопнула дверь.
— Соседка-сука. Только и делает, что мозги мне ебёт. Она тебе случайно не попадалась у лифта?
— Нет.
— А то бы что-нибудь сказала, падла.
— Что, например?
— Что Генка пидарас или что-то в этом роде.
— А она знает?
— Знает, конечно. Мы же с Русланом жили у неё под боком. А он любит громко стонать во время секса. Прямо как бык.
Я усмехнулся, представив себе эту сцену.
— А родители твои как относятся к тому, что ты гей?
— Плохо относятся. Отселили меня сюда с глаз долой. Мы и не общаемся почти. У них сейчас главный свет в окне — это сестра и её семья.
— А тебе не хочется завести своих?
— Хочется, — произнёс он после паузы. — А где я её возьму? Мы же не во Франции живём, где гей-парам можно усыновлять.
Я вспомнил о своих дочерях и от этого почувствовал себя почти счастливым по сравнению с неудачником Генкой, который сам выбрал себе такую жизнь и который не мог выбрать ничего другого, потому что он так устроен и потому что сколько его не переделывай — всё равно не переделаешь. «Бракованный человек» — как однажды про кого-то сказала моя мама, имея в виду не то пьяницу, не то вора. Даже не представляю, что бы с ней было, если бы она узнала, что я сейчас валяюсь в постели с парнем.
— Может, подрочим ещё? — предложил я, вновь возбуждаясь от вида его полуобнажённого волосатого тела.
— Давай…
Генка снова взялся за член, который начал расти в его пальцах; красная головка была ещё влажной после недавнего отстрела, и его живот пахнул спермой. Этот запах немного напоминает запах хлорки, который стоит в коридорах какой-нибудь поликлиники после того, как по нему поелозила тряпкой грузная техничка в белом халате. Мой ствол тоже начал расти, хотя делал это довольно лениво. Ему мешал рой мыслей, который крутился у меня в голове. Мы дрочили молча, и каждый из нас лежал в задумчивости, и я всё больше думал о том, что надо бы посмотреть на часы, ведь до дома хоть и недалеко, но нужно успеть вернуться до прихода жены с дочерьми. А вечером надо бы позаниматься сексом с женой — у нас его не было уже почти неделю. И секс этот будет скучный-прескучный, потому что жена у меня — сама консервативность.
— Ты часто вот так дрочил с кем-нибудь? — спросил я, желая себя разогреть.
— Было как-то давно, в универе ещё. С соседом по общаге дрочили.
Да, таких историй я слышал сколько угодно…
Мы гоняли, как тинейджеры, хлюпая мокрой залупой. И мне почему-то подумалось, что дрочащий мужчина, сколько бы ему ни было лет, всё равно выглядит, как пацан, только начавший изучать своё тело и лишь недавно понявший, как можно получить от него удовольствие.
Когда я одевался, собираясь уходить, Генка сидел на кухне и молча курил. Кухня у него была тёмная, устроенная в закутке комнаты; так часто делают в новых квартирах, чтобы «однушку» превратить в «двушку».
— Денег, блин, не осталось на сигареты. Купил какую-то дешёвку за полтинник… — Генка выпустил струю дыма.
— Ты где работаешь? — спросил я, зашнуровывая кроссовки.
— Я сейчас не работаю. Родители помогают. Больше мы с Генкой не виделись.